Все механизмы слесарно-механической мастерской приводились в движение одним общим электромотором, но мощность этого двигателя теперь уже не помню.
В мастерской не было инструментально-раздаточной кладовой. Каждый слесарь весь необходимый ему инструмент делал сам и хранил его у себя в ящиках под верстаком или около него. И даже такие инструменты, как резцы, фрезы и сверла разных размеров и фасонов, у каждого рабочего были «свои», и он их никому не давал и не показывал.
Это, конечно, отражалось на общей работе; но нужно помнить, что тогда работали на хозяина, не за совесть, а за страх: сделал слесарь что-либо, заплатили ему побольше, значит, надо хранить «доходный секрет».
Всего в слесарно-механической мастерской работало около 50 рабочих: слесарей, учеников и подсобных рабочих. Слесари, как общее правило, были универсалы, умели проводить всю металлообработку детали с начала до конца. Конечно, не все сразу становились универсалами. Но к этому каждый обязан был стремиться, иначе он не представлял ценности для хозяев; в любой момент его могли уволить с работы, скорее, чем это случалось с «универсалом».
В литейной мастерской не было никаких механизмов. А мотор, нагнетавший воздух в плавильные печи, постоянно ломался, поэтому крыльчатку нагнетателя приходилось вертеть двум рабочим вручную. Все работы в мастерской производились также вручную, несмотря на то что здесь создавалось литье довольно ответственное и тяжеловесное. Я помню, как были отлиты две крестовины для промывательной бочки размером 1,2 метра на 1,4 метра и весом 12–14 пудов. Изготовление таких сложных отливок свидетельствует о том, что здесь работали мастера своего дела.
Обрубка деталей, очистка отливок от формовочной земли и литника – трудоемкий и тяжелый процесс – производилась тоже вручную. А уж про гигиенические условия работы в мастерской и говорить нечего: кучи отработанной земли, пыль, грязь, вонь, никакой вентиляции не было. Литейщики были самыми несчастными из рабочих, мастерских. Они, как правило, болели всеми профессиональными болезнями и не могли выдержать более двух-трех лет. Им приходилось. уезжать в другие места, где они надеялись найти более сносные условия труда.
Работали в литейной постоянно 10–15 рабочих различной квалификации.
Еще хуже приходилось рабочим кузницы, которую называли «двадцать четыре несчастья». Там тоже все делалось вручную, даже подача воздуха в две кузнечные печи. А поковки иногда бывали очень тяжелые. Так, я помню, был получен заказ от Феодосиевского управления изготовить четырехгранную ось, на которой вращается бочка для промывания золотосодержащей породы. Ось была в поперечнике около 150 миллиметров и длиной более 3 метров. Ее пришлось сваривать из двух кусков, весом по 8–10 пудов каждый, вручную. Четыре молотобойца, сменясь каждые 15–20 минут, изнемогая от усталости, били тяжелыми молотами (балдами) по кускам металла, стараясь соединить их в один.
Кузнецов, молотобойцев и подсобных рабочих здесь работало постоянно 8–10 человек, во время особо срочных работ – до 20– 25 человек.
Столько же работало в столярной и плотницкой мастерских, в сравнении с литейноц и кузницей труд здесь был немного полегче и чище.
Наблюдали за работой гидротурбин и за подачей тока два электромонтера в самом зале станции и два наблюдающих рабочих: один там, где начинается канава, по которой вода идет к турбинам, другой – на вершине
горы, откуда вода падает каскадом к турбинам. Зимою для очистки канавы ото льда работали еще 5–10 человек «поторжных» (чернорабочих). Кроме них на гидростанции имелся штат монтеров, обязанных наблюдать за линиями электропередач. Летом здесь было занято еще человек 15, а зимою наполовину меньше.
Остается рассказать еще о материально-техническом складе, который представлял из себя хранилище разных материалов, необходимых для технического обслуживания тех или других мастерских, деталей машин, разного рода заготовок, предназначенных для дальнейшей обработки. Здесь же производились сборка и ремонт разведочных буровых «машин Кейстона».