Мы вышли из палатки, и я увидел неподалеку Вадима Петровича, который вместе с сыном Пашей чистил картошку. Сегодня не их дежурство, но они помогали дежурным. Причем делали это как-то незаметно, так, что никому не бросалось в глаза. Это было очень характерно для Вадима Петровича. Вспомнил, что написано на его кабинете: «В. П. Ванин». И больше ничего. Никаких титулов. Перед самой экспедицией я был у него на приеме. В две минуты все было решено самым лучшим образом и доброжелательно. Да и все дела решаются у него так. Принимает всех. И всех посетителей непременно провожает до двери.

А когда отправляется кататься на горных лыжах, то приходит к канатной дороге и становится в очередь. Ему говорят: «Пожалуйста, Вадим Петрович, проходите!» А он: «Спасибо, я постою, народа ведь немного». До подъемника идет всегда пешком, никакой машины не признает.

Боря Стуков рассказывал: шли они с Вадимом Петровичем и его сыновьями через перевалы Кавказа, наконец пришли в Домбай. Стали было налаживать палатку для ночлега, да ребята попросились в гостиницу, хотелось помыться после стольких дней похода. Обросшие, грязные, заходят они в гостиницу, а администратор и разговаривать с ними не желает. Вадим Петрович только посмеивался. А когда администратор все же дал номер и они вымылись и поужинали, Вадим Петрович сказал: «Ну что, Боря, ведь в палатке было лучше, верно?»

В таком духе он своих сыновей воспитывает. На «Приюте одиннадцати», под вершиной Эльбруса, Нурис сказал как-то Ванину, что ему нравится приверженность сыновей Вадима Петровича к горам. Тот ему ответил:

– Это один из способов научить их чего-то достигать, пересиливать себя, трудиться, уживаться с

людьми.

А Юра как-то говорил, что в тяжелом походе Вадим Петрович в присутствии своих сыновей полностью подчинялся ему во всем. Сначала Юра удивлялся, а потом понял: Вадим Петрович показывал сыновьям, что надо быть выше мелкого тщеславия.

16 июля 197... года

Вчера был день рождения Ванина. Надо бы его подробней описать, да не получается: пламя свечи колеблется от ветра, в палатке холодно, неуютно, руки мерзнут. Тахикардия. Вот и записываю только факты, без всякой психологии. Надеюсь, что потом, в Москве, вспомню.

Думали мы, что бы такое сотворить для Вадима Петровича в день его рождения. Надумали устроить большое представление «цирка факира Фортамбек». Заранее | написали огромную афишу, красочную, с причудливыми физиономиями и с устрашающими названиями номеров. Афиша получилась длинной. Пришлось ее разрезать и повесить тремя кусками в нашей шатровой палатке-столовой. Вся поляна бегала смотреть афишу, и все с нетерпением ожидали самого представления.

Вадим Петрович подходит ко мне, спрашивает:

—  А какова будет моя роль? Что я должен делать?

—  Ничего, – говорю, – только сидеть в первом ряду партера.

Камушками мы выложили прямоугольник «сцены» перед нашей с Нурисом палаткой, которая служила кулисами, а для зрителей выложили перед ней «партер» из больших камней. Факиром был я, а моей ассистенткой, «несравненной красавицей Востока Бей-баба-Заде» был Миша Попов. Его нарядили в платье Марины, из под которого торчали длинные волосатые ноги в альпинистских ботинках и выглядывали футбольные трусы. Обгоревшую физиономию Михаила мы скромно прикрыли вуалью из марли – не полагается мужчинам видеть лицо красавицы. Когда же раскланивались после каждого номера, факир милостиво приоткрывал вуаль.

Мне трудно описать это представление, поскольку я не мог посмотреть на него со стороны. Я видел только серьезные и сосредоточенные лица своих партнеров, которые в сочетании с их костюмами придавали «артистам» самый комический вид. Я «разрубал» кинжалом грудь красавицы, доставал «сердце» и швырял его публике, «глотал» ледоруб, лежал на альпинистских кошках. Потом мы с Нурисом поднимали пятипудовые гири, делали пирамиды, изображали вертолет и творили разные мелкие чудеса. Например, принесли мне большой кухонный нож, и я попросил у публики чистый носовой платок. Зрителей было много, в том числе и гости Мешкова. Нам было известно, что у профессора Льва Ефимовича Этингена, известного «параальпиниста», есть такой платок. Больше ни у кого чистого носового платка не было. И вот на глазах изумленной публики стал я этот платок рубить и кромсать ножом. А ведущий Петя Еремин предупреждает публику, что работа требует от артиста большого нервного напряжения и, если во время исполнения номера будет шум или смех, номер может не получиться. Но как только все увидели, что я делаю с платком профессора, стали смеяться, и, естественно, номер не получился.