Внутри казармы по стенам были устроены нары, по углам кое-где были маленькие каморки для семейных. Стены каморок до потолка не доходили, дверное отверстие завешивалось какой-нибудь тряпкой. Так как с потолка казармы, сделанного из рассохшегося леса, постоянно сыпалась земля, над каморкой, или «просечкой», как ее называли, необходимо было подвешивать ситцевый «потолок». В такой «просечке» две нары с наваленным на них тряпьем, над нарой – полки для имущества, а то и детская люлька. На одной наре, размером около 1,5 метра длины и около 0,5 метра ширины, помещался холостой рабочий, «сынок», а на другой вся семья. Те семейные, которые жили в «просечках», считали себя счастливыми: они хоть немного были прикрыты от чужих глаз. Часто же и этого не было: нередко вся семья ютилась на койке среди холостых. Жена, чтобы повысить бюджет семьи, брала на свое попечение холостого рабочего, «сынка», готовила ему, стирала. Все это не могло не отражаться на семейном укладе. Когда началась забастовка 1912 г., рабочие одним из требований выдвигали необходимость разделить в казармах семейных и холостых.
Казармы были всегда переполнены. Рабочие жили и в коридорах.
Отоплялась казарма стоящей посередине плитой с железной трубой. Такая плита приносила жильцам подчас вреда больше, чем пользы. Зимой тепла было мало, причем оно держалось вблизи плиты, а у нар было холодно, так что мокрые сапоги под утро примерзали к полу. Летом, от плиты, на которой происходила непрерывная стряпня, стирка, в казармах было невыносимо душно и жарко. Плита была центром казармы, это была общая кухня, прачечная, сушильня. На плите всегда стояли котелки с пищей, парилось белье, на жердях и веревках сушились пеленки, портянки, валенки, мокрая
рабочая одежда. Густые испарения от плиты соединялись с испарением тел. В казармах стояла нестерпимая духота. Под ногами бегали и ползали дети. А взрослые – мужчины и женщины, семейные и холостые, больные и здоровые, пьяные и трезвые – все были вместе, как скованные одной цепью. Постоянная теснота, шум, тяжелая атмосфера нервировали людей, о нормальном отдыхе нечего было и думать.
Летом, чтобы спастись от духоты, клопов и тараканов, рабочие обычно выбирались из казарм в так называемые «балагашки», построенные здесь же около жилищ.
Находясь постоянно в грязи, на работе и в казарме, рабочие Лензото не имели возможности регулярно пользоваться баней. Все приисковые бани были очень невелики и открывались лишь два раза в месяц, на два-три дня не более. Бани были построены очень примитивно и содержались по-варварски. В раздевальню входили прямо с улицы, из окон зимой дуло, полы были сделаны кое-как, в паровом отделении, как и везде в бане, электрические провода были не изолированы. Ни о каких правилах гигиены и речи быть не могло. Удивительно ли, что рабочие принуждены были оставаться без бани по нескольку месяцев подряд. А попав после долгого ожидания в такую неприглядную баню, рабочий совсем не радовался.
Остается еще сказать несколько слов о положении женщин на приисках. Во-первых, как уже указывалось, согласно договору (пункт 12), рабочие на прииски должны являться одни, семьи же свои они могли привозить только с разрешения управления приисками. И если та или иная женщина, девушка все же получала право проживания на приисках, то она сразу же попадала в рабство.
По приезде на прииски почти все женщины и девушки, особенно молодые и более или менее привлекательные, распределялись администрацией по разным служащим в постоянное услужение или в качестве приходящих прислуг. В средние века у феодалов существовало «право первой ночи». Быть прислугой у служащих Лензото – означало фактическое осуществление этого «права». Это чудовищное положение было обусловлено официальным документом – договором о найме, где говорилось, что женщины и девушки должны работать прислугой или исполнять другую работу по усмотрению управления. Отцы, мужья и братья не могли защитить их, не могли противодействовать тому, чтобы на их близких было распространено Ленское крепостное право. В случае непослушания всей семье угрожал расчет и выселение с приисков или в «лучшем» случае перевод на самые тяжелые и опасные работы.
Когда происходила «ревизия» Манухина (о чем мы скажем в свое время), последнему было представлено около 50 заявлений от женщин и девушек, которые рассказывали, что их силой заставляли сожительствовать с тем или другим «кнутом» Лензото, женщины жаловались также на гнусные к ним приставания или оскорбительную ругань.