Именно исходя из культа своих тукумных предков, балкарцы, осетины, чеченцы и ингуши еще в XIX веке придерживались порядка, по которому после мести или получения выкупа родственники как бы оповещали покойника о выполнении своего долга. Религиозная природа мести, характеризовавшая в раннее средневековье арабов, племена моравских славян, салических франков, германцев, исландцев, определяла важнейшую черту патронимий и «фамилий» – родственную солидарность, а не наоборот, как это считали некоторые исследователи кровной мести. Ибо создание родственных организаций и групп семей онн ошибочно считали не естественным, а искусственным процессом. Так, исследователь осетин С. Каргинов писал: «Для этой цели требовалось образование более крупных союзов, и, естественно, такими являлись союзы между лицами, физическое родство которых хотя было и отдаленно, но все же сохраняло в памяти происхождение от общего родоначальника или предка». На наш взгляд, прав М. М. Ковалевский, по мнению которого первым ограничением на пути кровной мести был утвержденный самой жизнью закон равного возмездия. Действительно, на незначительных территориях горных ущелий непрекращающиеся междоусобия семейных общин и патронимий не оправдывали себя. Жизнь, по сути дела, рядом означала постоянное столкновение враждующих сторон и уничтожение друг друга.
Получившая дальнейшее развитие частная собственность послужила толчком к замене сначала в ряде случаев кровной мести выкупом «къан тёлеу», т. е. системой композиций.
Особо прочно новые порядки укрепились с приходом в горы основного этнического компонента балкарцев – кипчаков. Неудивительно, что Ковалевский указывал: «На примере балкарцев мы покажем возможность почти всецелой передачи пришельцами-завоевателями обычного права покоренной ими народности». К этому периоду мы относим формирование церемониала примирения, опирающегося на материальное вознаграждение.
Но тем не менее кровная месть и в течение XIV – XVII веков имела широкое еще распространение. В 1715 году Вахушти в «Географии Грузии» писал, что убийства члена одной фамилии кем-либо из другой в Балкарии и Осетии «поднимает на ноги всю первую фамилию, которая не успокаивается до тех пор, пока не выместит за свою кровь кровь же». Важно, что выполнение обязанности кровной мести контролировалось общественным мнением. «Пока не отомстят кровью за кровь, – читаем в «Сборнике материалов для описания местностей и племен Кавказа», – родственники убитого чувствуют себя приниженными в обществе, в глазах которого неисполнение этого обычая слывет за крайний позор».
Выкупом в те времена, как правило, довольствовались семьи, в которых не было взрослых мужчин, или малочисленные тукумы. И поэтому, видимо, как воспоминание прошлого в Балкарии XIX века выкуп пострадавшей стороной брался после неоднократных просьб медиаторов. «Родственник не сразу может согласиться на выкуп, – указывал М. М. Ковалевский, – а только после добровольного уничижения себя обидчиком...»
С течением времени, с внедрением в быт законов шариата, присоединением к России, изданием царской администрацией приказа 1859 года о категорическом запрещении кровной мести она постепенно сводится до минимума. Поэтому уже в конце XIX века И. Леонтьев, заинтересовавшийся этим вопросом, вынужден был признать, что она почти отсутствует.
Вира, ставшая стоимостью крови, находила выражение сначала в натуральной, затем больше в денежной форме.
Тем не менее в 1883 году М. М. Ковалевскому и В. Ф. Миллеру пришлось почти быть, можно сказать, свидетелями случая кровной мести в Чегеме. Подъезжая к дому старшины Али-Мурзы Балкарукова, они узнали о только что произошедшем тяжелом ранении одного из жителей села подростком, защищавшим честь своего отца.
