29         августа. Аппетит приходит во время еды. Еще накануне решили подняться на следующую в гребне вершину. Заранее назвали ее в честь столетия Всесоюзного Географического общества СССР. Однако еще ночью начался сильный ветер. Стало очень холодно, и, несмотря на то, что поднявшееся солнце ярко светило, двигаться было нельзя. Буря сдувает с вершины снег, и он длинным флагом висит в воздухе. Ветер хлопает полотнищами палаток, задувает внутрь, и люди мерзнут, несмотря на теплые спальные мешки и одежду.

Итти нельзя. Двойная опасность: быть сдутыми с гребня в пропасть или обморозиться. Приходится отсиживаться. Предусмотрительно сложенные накануне из снега ветрозащитные стенки слабо укрывают палатки.

Начинается долгое растапливание снега. Завтрак. Нужно строго экономить немногочисленные припасы. Кто знает, сколько времени продлится непогода.

Снизу, конечно, прекрасно виден весь пройденный путь. В палатках тесно. Надоедает лежать неподвижно. А ветер треплет крышу и она неистово хлопает над головой, вот-вот разорвется. И так — без конца.

30         августа. Непогода продолжается. Снег завалил маленькие палатки и придавил их уменьшая и без того тесное пространство. Несмотря на наглухо застегнутые полотнища входа, снегу намело и внутрь. Температура снаружи уже ниже —20°.

Особенно тяжело в той палатке, где расположилась тройка Гусева, тем более, что размеры тела Никольского вообще требуют «индивидуального подхода».

Мучительное ожидание. Холод. Кончаются продукты. Победители оказались в роли пленников. Нужно ждать следующего дня и, если погода не станет лучше — воспользоваться первым же, хотя бы небольшим, затишьем. Ожидание определяется еще и общим желанием дойти до следующей вершины. Если бы не это, — уже давно рискнули бы спуститься вниз.

В конце дня в разрыве облаков, несущихся через вершину, вдруг на несколько минут показался кусок голубого неба. К ночи стрелка барометра упорно поползла кверху. Все с надеждой смотрят на нее. Иванов стреляет из ракетницы, не вылезая из палатки. Ночью стрелка барометра остановилась, а под утро начала медленно двигаться назад...

31 августа. Серое утро не принесло облегчения. На следующую вершину в такую погоду итти нельзя. Спуск вниз, хотя и очень труден, но возможен — этот путь уже знаком.

Краткий обмен мнениями выявил две точки зрения. Одна — задача выполнена и не следует допускать излишнего риска, пытаясь пойти еще дальше. Однако большинство решило иначе: трое спускаются вниз, оставив свои продукты и тем обеспечив остающейся четверке еще один шанс продвинуться дальше по гребню. И вот, в 13 час, в одно из небольших затиший, Иванов, Дайбог и Никольский двинулись вниз. Затих приглушенный туманом прощальный крик товарищей.

Тройка двигалась в обход по опасному снежному склону. Свежий снег то и дело с шорохом оседал, и люди вздрагивали, ожидая лавину. Дайбог, шедший впереди, круто свернул влево и направился к уже знакомому пути. . Уж пусть лучше будет трудно. Лишь бы не слететь с лавиной в пропасть...

Постепенно в обратном порядке мелькают уже знакомые места. Вот здесь отдыхали. Вот 2-я степень ребра, за ней 1-я.

Погода снова ухудшается. Снова из опустившихся облаков посыпалась снежная крупа. Но теперь это уже не страшно. Последний спуск, и вот из занесенной снегом палатки, одиноко стоящей на седловине, показывается голова Успенского:

— Дорогие мои, как мы о вас беспокоились. — И сразу, перебивая себя, другим, совсем деловым тоном: — Снимайте рюкзаки, и к нам. Скорее греться.

В палатке тепло и довольно «уютно». А снаружи снова неистовствует пурга. На вершине в тесных маленьких палатках мерзнут оставшиеся. Из скудных остатков еды на ночь приготовили суп и разделили остатки сухарных крошек. Запасы почти исчерпаны.