Тут еще и другое. И знаешь что? Двойственность положения научно-спортивной экспедиции и отсутствие единого руководства. Никуда нам от этого не уйти.
Отсутствие четкой грани, за которой мы из ученых превращались в альпинистов, привело к бесплановым выходам, стихийному составлению групп на месте (спортивных групп!), отсутствию проверки подготовленности, тактики... У нас не было выпускающего, чего уж больше!
— Не вы ли, Сан Саныч, восхищались нашими демократическими порядками, такой дорогой вашему сердцу свободой?
— Странно это тебе от меня слышать? Да, я восхищался. Для меня это было ново и необычно. А теперь вот говорю: для альпинизма такой порядок не годится. Выпускающий должен быть. Каждый подумает о себе, о своей группе, а он обо всех. Что же у нас получилось? Коля Степанов руководил научной экспедицией, спортивная часть не имела к нему отношения. Иван Бочаров должен был возглавить штурм и идти на пик Коммунизма вместе с Ваниным. В этом он сам и все мы видели его задачу. Наша так называемая «спортивная группа» была слаба по составу, люди просто приехали провести отпуск в горах. И сам Вадим Петрович проводил с ними отпуск, хотя и в научной экспедиции академии. Только теперь нам стало ясно, что в научно-спортивной экспедиции должен быть человек, который осуществлял бы общее руководство. В данном случае, когда дело касалось альпинизма, он мог бы сказать «нет» и Степанову, и Бочарову, и Ванину. Такого человека у нас не было.
— Это, может быть, и верно, – говорит Нурис, – но кто смог бы выполнить такие функции при Ванине? Его авторитет...
— Вот, вот... Почему произошло несчастье? Тысячи случайностей и причин. И, наверное, не" самая последняя из этих причин – спуск Ванина с шести тысяч, даже с семи, прямо на ноль. Что творится с человеком, когда его быстро поднимают на высоту, мы знаем, досконально изучено. А кто может сказать, что с ним происходит, когда его за два дня опускают с семи тысяч метров прямо в московскую больницу?
Иногда слышишь: «Что-то я себя неважно чувствую, наверное, давление меняется». А оно меняется всего на несколько делений ртутного столба. А здесь? На Плато давление 330 мм, а в Москве – 760. Это как? Я с Фортамбека спустился в Джиргиталь, у меня в висках стучало, никак не мог в себя прийти.
Нурис не соглашается со мной:
— Подобные случаи бывали, Сан Саныч, и не раз. Я знаю, Борис Студенин со своими ребятами прямо после спуска с пика Ленина улетел в Ош. И ничего с ними не случилось. Такие же перепады высот за два дня.
— Во-первых, это Студенин. А я не знаю, есть ли на свете человек сильнее и здоровее Бориса. Во-вторых, в базовый лагерь они приходили своим ходом, их не спускали вертолетом. И в-третьих, они не были так ослаблены и истощены горной болезнью и дистрофией. Ребята здоровые и молодые. А тут лучше было бы избежать такого сильного потрясения перепадом высот.
— Ох, неизвестно, ничего не известно, Сан Саныч... Может быть, лучше было бы, а может быть, и нет. Там врачи...
— При чем тут врачи?! Они имели когда-нибудь дело с альпинистами?! Для нас врачи – Шишков и Светлов, которые оперировали Афанасия. Вот они разобрались бы, что к чему, ибо они испытали на своей шкуре, что такое высота.
— Да... а они оставались в это время наверху. Тоже случай.
Поздняя ночь. Все в доме давно уже спят, на метро Нурис опоздал, завтра на работу. Но вспоминаем мы об этом только тогда, когда тихонько начинает трещать перенесенный на кухню телефон. Звонит жена Нуриса.
Прошло четыре года. Запахло весной. И вновь, как и каждую весну, начинаются сборы. Куда? Конечно, в горы.
Звонит Степанов.
–- Сан Саныч, какие планы на лето? Формируем состав экспедиции.
— Куда, Николай Ильич?
— Да все туда же, на Фортамбек.
– Очень бы хотелось, да не получается. У меня изменилась тема исследования, занимаюсь птицами высокогорий Кавказа. Надо довести дело до конца.
— Жаль...
— А кто едет, Николай Ильич?
— Отряд растет, много новых, но есть и старые – Миша Павлов, Афанасий Гулин, Матвей Догеров... – перечисляет Степанов знакомые имена. – Вас нет да Нуриса.
