Ким немного помолчал и сказал:

– Мы дошли бы, Саныч, до площадки, если бы не эта история. Негде там было зацепиться, понимаешь – негде...

– Брось, Ким. При чем здесь ты? Вина моя. Ты устал, торопился. Нельзя работать по четырнадцать часов в день на такой стене. Нам надо было остановиться тогда.

– Мы дошли бы, Саныч, тут совсем рядом, – опять сказал Ким.

– Брось, Ким, – рассердился Мешков, которому я передавал заряженную ракетницу. Он высунулся из палатки, раздался гром выстрела, и наши лица озарились слабым зеленым светом. Проверив, как держится веревка, пропущенная через палатку, мы опустили головы на колени и сделали вид, что заснули. Вряд ли можно назвать это состояние сном. Когда сидишь вот так, тесно прижавшись друг к другу, не можешь вытянуть ноги и пошевелиться, когда снизу и сзади несет холодом, это не сон, а забытье. Но оно тоже дает отдых, главным образом моральный, для нервов. И когда сидишь так, все время помнишь: рядом с тобой товарищ, и переложить руку, переставить ногу или поправить под собой рюкзак – значит, потревожить товарища, нарушить его сон. Приходится сидеть иногда в самом неудобном положении и терпеть.

Когда рассвело, я не стал будить ребят: нужен хороший отдых. Но вот заворочался Ким, и я спросил у него:

– Как дела, Ким?

– Не знаю, кто как, а я поспал, – ответил он.

– Самочувствие? – спросил Володя.

– Самочувствие отличное, можно идти, – сказал Ким.

Я посмотрел на часы. Было уже восемь. Пора собираться.

Мы выбрались из палатки на лед, пристегнулись по очереди на крючья и сразу попали в другой мир. Стоять, не держась за веревку, можно только на том месте, где была палатка. Вниз уходил крутой лед. Положить что-нибудь – рукавицы, пояс, ботинки, банку консервов – невозможно: все сразу летит вниз. Кое-что мы все-таки упустили, хорошо, не ботинки. Пришлось по очереди залезать в палатку, одеваться и укладывать там рюкзаки. В палатке же развели примус и выпили по кружке стынущего чая.

Ким чувствовал себя хорошо и просился вперед. Но я его не пустил, пошел Мешков. Шел он, как всегда, спокойно и уверенно. За ним двигался Ким. Я попросил Костю выбить и спрятать крюк, спасший нам жизнь, и пошел вслед за Кимом.

Выйдя на лед и глянув вниз, я обнаружил, что у меня пропала привычка к высоте. Неправильно считают, будто альпинисты привыкают к высоте навсегда. Когда у тебя под ногами несколько сот метров, возникает неприятное ощущение. Оно мешает работать, придает твоим движениям неуверенность. Во время тренировок оно пропадает. К высоте привыкаешь и перестаешь ее

замечать. Но привыкать к ней приходится все-таки каждый раз заново. Очевидно, картина у подножия стены, которая так отчетливо возникла вчера перед глазами, лишила меня этой привычки. Вот когда я понял Ваню – нашего товарища, которого мы не взяли в свою группу. Совсем недавно он был прекрасным скалолазом, но после срыва и травмы стал бояться высоты. Это должно пройти у него со временем, но сейчас он для сложных стенных восхождений не годился. Ходить с ним стало опасно. Мы советовали ему потренироваться на скалах и на простых вершинах, постепенно привыкнуть к высоте. Мне же предстояло теперь побороть страх прямо сейчас, сию минуту, ведь надо идти дальше. Представляю, что чувствует сейчас Ким... Внешне он спокоен. Но это ему недешево дается.

Через час мы были на площадке, куда хотели дойти вчера. Здесь было отличное место для лежачей ночевки. Собрались на совет. Ясно, что до вершины нам сегодня не дойти. Не все группы, выходя рано утром, успевали подняться отсюда до вершины, им приходилось ночевать на стене.

– Ну так что же? – сказал Ким. – На то и стена. Не сидеть же здесь.