Я не очень уверен в этом и молчу. Но слышать такие слова мне приятно. Ребята хотят в случае неудачи разделить со мной ответственность за принятое решение. Но я знаю, что она на мне.

– Вы поели там что-нибудь? – спрашиваю я.

– Баночку шпротов, Саныч, в настоящем прованском масле, сантиметров тридцать великолепной колбасы и по ма-а-аленькому кусочку хлеба, – смакуя, говорит Володя, – все это мы съели не стоя, а сидя. Сидя на великолепной площадке, на которой мы моглибы даже лечь. Но мы не захотели...

Ким отдохнул и уходит дальше на всю веревку. Теперь эта веревка называется «перила». По ней сначала поднимаются вверх Володя с Костей, потом своей веревкой они вытаскивают рюкзаки: с ними здесь не пролезть. И тогда уже иду я, снимая карабины и выбивая крючья. Володе и особенно грузному Косте подниматься по веревке на руках тяжело. Начинает сказываться усталость, да и высота. Я же после выбивки крючьев так изматываюсь, что повисаю у «лба» на веревке и беспомощно болтаюсь, отдыхая, на трехсотметровой высоте.

А впереди самый сложный участок маршрута, так называемые «оконные стекла» – гладкие, отвесные стены с несколькими горизонтальными полочками, на которых при нужде может собраться вся группа. Общая высота этого участка метров сто двадцать – приблизительно высота Московского университета на Ленинских горах. В нашем измерении это четыре веревки.

Ким устал, но не хочет в этом признаться, не дает Володе идти первым.

– Саныч, – доказывает он, – я же больше отдохнул, я же давно поднялся, а он еще не отдышался.

– Ладно, иди, – говорю я, – Володя сменит тебя на втором «стекле». Ты не выкладывайся, работы еще много, тебе силы надо беречь больше всех.

Ким идет, забивает крючья, лезет, лезет и лезет.

В одном месте он никак не может найти зацепку. Крюк забить тоже некуда. Ким шарит по скале руками, еще и еще раз просматривает ее, но ничего не может найти.

– Во-он трещина, – показывает Мешков на скалу метрах в двух над нами.

– Вижу, – говорит Ким, – но мне до нее не дотянуться. И ты не достанешь, даже Костя. Дай, Володя, я на тебя встану, – не отводя глаз от трещины говорит Ким.

Мешков подставляет ему спину. Ким взбирается на него.

– Выпрямляйся, – командует Ким.

Володя послушно выпрямляется. Ким тянется изо всех сил, но дотянуться не может. Тогда он говорит;

– Володя, я встану тебе на плечи. Трикони ботинок впиваются в плечи Мешкова. Он морщится, но молчит.

– Эх, совсем чуть-чуть!.. Три сантиметра! – стонет Ким.

– Вставай на голову, – говорит Володя. – Стой! Пусть Саныч капюшон накинет.

Я накрываю ему голову капюшоном пуховки, и Ким железными острыми триконями встает на голову Володи. Тот только зажмурился. Ким забивает крюк и радостно кричит:

– Порядок! Сейчас веревку накину, вы меня подтяните!

После этого участка Ким уступает дорогу Володе. Тот идет спокойно и надежно, но медленнее Кима. Я поглядываю на солнце. Оно приближается к горизонту. Лучи его уже не греют, и всех нас, ожидающих своей очереди подъема по «перилам», начинает колотить дрожь. Для тех, кто не идет первым, альпинизм – это терпение, это умение долго ждать, стоя на одной ноге; умение спокойно переносить в течение получаса удары осколков льда, летящих градом из-под ледоруба товарища; умение терпеливо ждать, когда все это кончится.

«Оконные стекла» позади. Мы поднялись над ледником почти на полкилометра. Все тело ломит от усталости. Голова словно набита ватой. Во рту пересохло. Чувства притупились. Но в то же время ты мобилизован до предела и забываешь обо всем, кроме одного,– ты твердо знаешь, что тебе надо делать. Ибо... обратного пути нет. А впереди...