Источники для изучения поставленной темы чрезвычайно разнообразны, круг их обширен. Каждая из трех названных сторон исследования — изучение социально-экономических отношений у народов Северного Кавказа, их сношений с Русским государством и международного значения этих связей — требует привлечения специальной источниковедческой базы, особенно если принять во вни­мание сложность и пестроту национального состава Северного Кавказа. Вместе с тем надо признать, что для XVI— XVII вв. состояние источников таково, что далеко не все вопросы, которые встают перед исследователем, могут быть освещены подробно и полно. Поэтому исследование неизбежно принимает в ряде случаев характер научной реконструкции и гипотезы.

Одна из основных трудностей — ограниченность и недостаточная изученность источников этого времени, исходивших от местных народов: одни из них совсем не имели письменности на родных языках, другие почти ее не имели и не «пользовались широко иноязычной письменностью. При таком положении большое значение приобретают памятники материальной культуры. Но археологи досоветского, а отчасти советского времени обращали больше внимания на памятники ранних периодов и меньше — на памятники средневековые, а тем более — XVI—XVII вв. В 1940-е годы был поставлен вопрос о систематиче­ском исследовании древностей позднего средневековья Кавказа, результаты произведенных работ значительны, но еще далеко не исчерпывают возможностей изучения сохранившихся памятников.

Для автора настоящего исследования, не являющегося специалистом археологом, большое значение имеют работы сводного характера, которые дают представление о проделанной археологами работе и содержат указания на специальные археологические изыскания. Для адыгских народов, кроме уже названных трудов А. А. Иессена и Е. И. Крупнова, такими сводными работами являются «Очерки по экономике и культуре народов Черкесии в XVI—XVII вв.» Е. П. Алексеевой и ее же брошюра «О чем рассказывают археологические памятники Карачаево-Черкесии» (Черкесск, 1960), включающая в свое обозрение и территорию Карачая; для Дагестана — появившиеся в 1959 г. «Материалы по археологии Дагестана» (т. I, Махачкала, 1959), для Чечни и Ингушетии — брошюра Е. И. Крупнова «О чем говорят памятники материальной культуры Чечено-Ингушской АССР» (Грозный, 1961). Назову группы памятников, представляющих особый интерес для моей работы.

Обследование адыгских курганов должно решить вопрос о занятой адыгами территории и об изменениях в расселении основных их групп — кабардинцев и западно-адыгских племен. Материалы для решения вопроса накапливаются. Вместе с тем надо подчеркнуть, что к XVII в. обычай насыпать курганы был адыгами оставлен, а курганы XVI в. небогаты по инвентарю. В некоторых случаях и отрицательный результат поисков может быть для исследования существенным. Археологи не находят следов адыгских поселений или городов XVI—XVII вв.— это важно для истолкования письменных сведений о хозяйственной жизни адыгов, о подвижности их селений, о характере скотоводства и земледелия.

Для Дагестана, особенно горной его части, и для высокогорных областей центральной части Кавказского хребта (имеются в виду северные его склоны), наоборот, характерны именно крепостные сооружения, оборонительные и жилые комплексы. Галуаны Осетии, боевые и родовые башни Ингушетии и Чечни, средневековые крепости Дагестана — материальные свидетельства в одних случаях феодальных, в других — еще дофеодальных отношений. Пристальное внимание историка привлекают такие уникальные памятники, как два сходных по архитектуре жилых дома в аварских селениях Корода и Рухджа, из которых первый — дом ремесленника — датирован 1673 г. в надписи на внутреннем столбе, или погребение чеченского воина, датируемое концом XVI — началом XVII в. положенными в могилу с серебряными монетами германско­го императора Рудольфа II.

На территории, занятой в XVI—XVII вв. адыгами, эпиграфические памятники этого времени единичны — надписи их сделаны греческими буквами и частично на греческом языке; чтение адыгских слов является спорным.

Арабоязычные надписи кабардинских надмогильных сооружений, лишь недавно прочтенные Л. И. Лавровым, не уходят глубже XVIII, самого конца XVII в. Тот же исследователь опубликовал результаты прочтения арабских текстов на памятниках шамхальского кладбища в Кумухе, дающие ряд имен, фактов и дат для изучения феодальных владений Дагестана.

В 1640 г. посол мурз Большой Кабарды Биязрук говорил в Посольском приказе в Москве: «Грамоты де в Черкасех нет и писать не умеют» Однако кабардинцы пользовались услугами татарских абызов или русских подьячих. Такого рода письменные документы находим в составе русских архивных фондов — о них будет сказано ниже; в тех же фондах сохранились и документы, исходившие от дагестанских феодалов и написанные «по-фарсовски, т. е. на персидском языке, или на кумыкском.

Благодаря тому, что в Дагестане существовала арабская письменность, до нас дошли три правовых памятника XVI или XVII в. выдающегося научного значения. Один из них — постановления кайтагского уцмия Рустем-хана — был издан в переводе с арабского на русский язык еще в 1868 г. (арабская рукопись в настоящее время утеряна). В 1940-е и 1950-е годы были найдены еще две записи обычного права Дагестана на арабском языке, изданные с переводом на русский язык,— «Кодекс законов Уммухана аварского» (М., 1948), который относился, по мнению его издателя и первого комментатора X. М. Хашаева, к концу XVI — первой половине XVII в., и Гидатлинского общества, опубликованные по рукописи 1660г. Изучение этих памятников, начатое для постановлений Рустем-хана М. М. Ковалевским, ведется в настоящее время историками Дагестана и Кавказа и частично нашло отражение в печати. Необходимы научное издание и детальное исследование этих замечательных источников.

Обычное право адыгских народов было записано в первой половине XIX в. Ниже скажу о том, какие возможности изучения его в глубь XVII и даже XVI вв. дают русские архивные документы. Здесь основным приемом исследования является сопоставление данных XVI—XVII вв., с более определенными показаниями источников XVIII в. и записей XIX в.

Памятники фольклора народов Северного Кавказа чрезвычайно разнообразны и в дальнейшем исследовании используются для освещения тех или иных вопросов социально-экономических отношений или связей местных народов с Россией, например, чеченские предания о заселении бассейна Сунжи для разъяснения переданных русскими документами XVII в. названий чеченских аулов или записанные Шорой Ногмовым песни и предания о Темрюке для оценки деятельности этого кабардинского князя середины XVI в.

Основная трудность для историка при использовании фольклора как исторического источника заключается в сложности датировки возникновения того или иного памятника. Так, датировка двух песен — аварской о Хочбаре и кабардинской о Дамалее, ярко отражающих классовую борьбу, не может считаться установленной. Основным критерием для привлечения фольклорных Источников при изучении событий и фактов XVI—XVII вв. были для автора упоминания в предании или песне имен лиц, известных по документам или нарративным источникам этого времени, например, предание, связанное с оборонительной башней дагестанского селения Ицари, рассказывает об осаде башни войсками шаха Аббаса 11.